Поначалу при разработке урановых месторождений не хватало транспорта, технического оснащения. Первопроходцы по памирским горным тропам перевозили руду на ишаках и верблюдах. Защитных средств зачастую не было, урановую руду бурили так же, как и угольную, перфораторами. Использовался старательский (поверхностный) и шахтный способы добычи. Заключенные какое-то время в этих работах действительно задействовались (но это были отнюдь не смертники, контингент подбирался разный, от уголовников до политических), но подобные разработки требовали определенной шахтерской квалификации.

Чаще зеки трудились на поверхности, а в забои же, главным образом, спускались те же геологи. Платили им на 20% больше, чем обычным представителям этой профессии. В 70-е годы шахтер на урановом руднике мог заработать порядка 900 рублей. Заключенным, задействованным непосредственно в шахтных работах, при выполнении полуторной нормы засчитывали год срока за три. Среди энтузиастов-уранодобытчиков было немало стахановцев, выполнявших по две и более нормы за смену. Им давали ордена и звания, но в документах предпочитали не писать, за какие именно заслуги – разработки месторождений урановой руды велись в режиме строгой секретности, даже сам уран запрещалось так называть – часто его именовали просто «первый».

Урановые шахты часто не имели хорошей вентиляции и системы безопасности – шахтеры каждый день находились под угрозой обвалов, затоплений, регулярно получая дозы облучения при работе с радиоактивным сырьем. Позднее стали использоваться дозиметры (счетчики Гейгера) для измерения уровня радиации. В шахтах с почти километровой глубиной была очень высокая температура, доходившая до 50 градусов.

Жили шахтеры вблизи от месторождений. К примеру, город Краснокаменск в Забайкалье, когда-то бывший геологическим поселком, в свое время стал крупнейшим центром по добыче урановой руды в Советском Союзе.

В январе этого года многие СМИ коротко сообщили новость, которая мало кем была оценена по достоинству, хотя для нашего атомного проекта она стала знаковой. Государственная корпорация «Росатом» одобрила инвестиции в дальнейшее строительство объектов инфраструктуры на сумму в 2,5 млрд рублей, а также на закупку технологического оборудования на сумму в 2,17 млрд рублей для Приаргунского промышленного горно-химического объединения. Коротко, по деловому Росатом известил нас о том, что ППГХО не только полностью восстановило свои мощности, но и приступает к своему обновлению, готовится к увеличению выпуска своей продукции. Эта продукция – уран.

Приаргунское – хотя до реки Аргунь от города Краснокаменска более 100 км. Что такое «горная химия» и вовсе не понятно, и получается, что единственное слово в аббревиатуре, смысл которого очевиден – «объединение». Для тех, кто живет и работает в Краснокаменске, все ясно и понятно, а вот многие ли из вас, уважаемые читатели, знают о втором по численности населения городе Забайкалья? А ведь было несколько лет, когда ППГХО был единственным предприятием на территории России, которое продолжало выпускать стратегически важнейшую продукцию – уран. И было время, когда это объединение было самым производительным в мире – тогда, когда уран требовался не только для атомной энергетики, но и для нашего ядерного оборонного комплекса. После вступления в силу договоров о сокращении количества ядерных боеголовок Россия не производит оружейный уран, и это сокращение спроса, а потом и ликвидация государственного заказа едва не привели к закрытию ППГХО, что было бы настоящей катастрофой для моногорода Краснокаменск. Но не зря ведь говорят, что главная ценность атомного проекта – люди, головами и руками, волей и целеустремленностью которых проект создавался и развивался. Специалисты, руководившие объединением, сделали все возможное и невозможное, чтобы предприятие и город выжили в самые непростые годы.

С 2008 года ППГХО стал структурной единицей Росатома , и с этого момента поэтапно, шаг за шагом объединение восстанавливалось, выходило на нужные атомной энергетике объемы производства, а в этом году, когда объединение отметило свой 50-летний юбилей, стало окончательно ясно – город и объединение будут развиваться. План готов, проекты проверены и перепроверены, впереди – большая работа. Справится ли Краснокаменск и ППГХО с тем, что задумано? Давайте пробежимся по истории города и объединения, чтобы понять – нет ни одной причины сомневаться в этом.

Вопреки академическим канонам

Начиналось все еще в 1940-е годы, когда местный охотник на тарбаганов (даурских сурков) из поселка Кличка по фамилии Стрельцов подобрал возле норок этих зверьков приглянувшиеся осколки камней красивого фиолетового цвета. Есть такая повадка у этих зверьков – все камешки, которые им приходится вытаскивать из-под земли при рытье норок, они складывают в аккуратные пирамидки. Стрельцов догадался отнести камешки геологами, и оказалось, что это – кусочки флюорита, очень ценимого в металлургии минерала, понижающего температуру плавления железной руды. Читинские геологи проверили информацию Стрельцова только в 1957 году – пробурили несколько шурфов, а потом и скважин. Да, флюорит тут был, но мало, разрабатывать его в такой дали от жилья и дорог смысла не было, и работы свернули. Но нашелся среди геологов и тот, кто проверил керны пород на радиоактивность, и один из образцов сшевельнул стрелку прибора – что-то тут было, судя по всему.

И вот тогда уже пошло сообщение в спецэкспедицию «Сосновская» – в те времена такие спецэкспедиции работали едва ли не по всей территории Союза, разворачивающемуся атомному проекту требовался уран, много урана. Но уровень радиоактивности был настолько мал, что никто пристального внимания на этот керн не обратил – стоило ли напрягаться из-за такой малости, когда уже пошли одно за другим открытия богатых месторождений в нашей Средней Азии? Да и по всем тогдашним научным канонам не могло быть в степи никаких урановых руд – большинство геологов были абсолютно уверены, что они имеют гидрогенный характер, вода вымывает их из коренных пород. Какая такая вода в степи? Нет ее, и не было никогда!

Ищукова Л.П.

В 1946 году на геологический факультет МГУ из Иркутска приехала учиться Лидия Ищукова. Ну, как «учиться» – закончить пятый курс и защитить диплом. В Иркутском университете она показала такой уровень, что тамошние преподаватели решили – пусть едет учиться не по учебникам, а к тем людям, которые эти учебники написали. В 1947 году, когда она уверенно защитила диплом, ей в один голос советовали оставаться на кафедре, чтобы заниматься наукой, но Лидия Ищукова заявила, что в геологии надо искать, а не бумажками шуршать, и отправилась обратно в Иркутск. И началась для нее Сосновская спецэкспедиция – Лидия Петровна участвовала в поисках урана в горах Саяна, в хребтах Кодара, на берегах Лены, Чары, Шилки и Чикоя. Набиралась опыта и упорно собирала материалы для того, чтобы доказать свою собственную «вздорную» теорию геотермального происхождения урановых руд. Схематично это выглядит так: в зоне вулканической деятельности раскаленные воды выносят растворенный уран из недр земли к поверхности, где он, охлаждаясь, выпадает в осадок. Ее изыскания уже в Забайкалье показали, что 250 миллионов лет тому назад в степи действовали целых четыре вулкана – значит, уран тут должен, обязан быть! Она искала и – не находила. Ей не верили, а она продолжала искать, пока весной 1963, чуть ли не в день своего 38-летия, не услышала от руководства, что у нее остался последний шанс, последний полевой сезон. И Ищукова, покопавшись в архивах экспедиции, решила проверить последнее место, в котором еще не успела побывать – Стрельцовское месторождение.

Ей помогли на веревке спуститься в заброшенный шурф с обледенелыми стенками. Сквозь лед пошли «солидные» рентгены, рентгены пошли и от отвалов былых поисков флюорита. И партия под руководством Лидии Петровны стала бурить. Каждые два метра выбирались керны, которые проверяли сразу. 50 метров, 70, 80, 100 – пусто. Разрешение было дано идти не глубже 250 метров, надежды таяли. До предельной отметки оставалось всего 30 метров, когда, 18 мая 1963 года, техник-геолог позвал начальницу взглянуть на какую-то необычную породу в очередном керне. Густо-вишневого цвета, порода была точно такой же, как на месторождениях Казахстана, где Ищукова тоже успела поработать. Поднесли прибор – и, как говорят геологи, «стрелка погнулась». Керн срочно отправили лабораторию на базу и продолжили бурение. День бурили – руда оставалась той же, «казахстанской». Второй день, третий – пласт не заканчивался, только через 40 метров снова пошла пустая порода. Пласт 40 метров толщиной – такого не было никогда и нигде, ни на одном известном в мире месторождении. К этому времени припылил обратно по степи грузовик, привезший подтверждение из лаборатории – сомнений нет, это действительно уран!

«Головой и лапками»

Через месяц на Стрелковском месторождении работали уже 18 буровых станков. Что ни скважина – то руда! В то время на территории СССР еще не было открыто ни одного месторождения с запасами более 1’000 тонн урановой руды, но Стрелковское будто смеялось над этими цифрами. Через год работы стало очевидно, что тут не менее 5’000 тонн, еще через год оценку подняли до 50’000 тонн. В общем, давайте прервем подробный рассказ и озвучим официальные данные:

«Всего в пределах Стрельцовского рудного поля открыто 19 месторождений урана, 16 признаны промышленными. К 2008 году на месторождениях поля было добыто около 130 тысяч тонн урана»

За короткий срок крошечная 324-я поисковая партия под руководством Лидии Петровны Ищуковой выросла в экспедицию численностью в 2’000 человек. Начальники приходили и уходили, а главным геологом 30 лет оставалась Лидия Ищукова – доктор геолого-минералогических наук, лауреат Ленинской премии, кавалер орденов Ленина и Трудового Красного Знамени, заслуженный геолог РСФСР.

Даурский (монгольский, сибирский) сурок Тарбаган, Фото: aukcion.zapoved.net

Это она нашла и Краснокаменское месторождение – через год после Стрельцовского. Приметное такое место – там посреди степи скала торчит, да еще и красного цвета. Там нашли небольшую аномалию, но зачислили в неперспективные – такой она и оставалась, пока Лидия Петровна не решила ее перепроверить. И снова помощь оказал … тарбаган – едва ли не под ноги главному геологу выбросил камушек, а в нем прибор насчитал 400 микрорентген. Как говорила потом сама Лидия Петровна:

«Уран мы искали головой и лапками»

Лидия Ищукова продолжала искать уран едва ли не до последнего дня своей жизни – уже не «в поле», за письменным столом. Удивительный человек, она так и не уехала из Забайкалья, успев встретить здесь свое 88-летие. И почему-то есть подозрение, что после того, как будут приведены в порядок ее архивы, ППХГО неожиданно выяснит, что они знают про урановые месторождения Краснокаменска еще далеко не все.

Сталь Сергеевич Покровский

Первый «десант» строителей и производственников высадился посреди степи в начале 1968 года, а всего через два году «большой уран» уже начал пополнять стратегические запасы страны. Темп невероятный даже по тем временам, и обязаны Краснокаменск и ППГХО этой удивительной скорости тем, кто прибыл в составе этого «десанта» и тому человеку, который его возглавил. Сталь Сергеевич Покровский – еще одна легенда Забайкалья, да и всего нашего уранового проекта. До того, как приехать в тогдашнюю Читинскую область, Сталь Сергеевич был самым молодым директором одного из крупнейших предприятий урановой промышленности, Юго-восточного горно-обогатительного комбината на месторождении Майли-Су, что в Киргизии. Когда министр среднего машиностроения Ефим Славский подписал приказ о новом назначении Покровского, вместе со своим директором в забайкальские степи добровольно поехали его заместители, директора служб, ведущие инженеры – такое было время, когда трудности были вызовом, а не преградой.

Первая городская строительная площадка Краснокаменска, “Здесь будет город. Сентябрь 1967 год”, Фото: elib.biblioatom.ru

Начиналось все с нескольких домиков посреди степи, со строительства дорог и временного аэропорта, с определения мест для производственных сооружений и жилых кварталов будущего города. Месторождение сразу решили разрабатывать комбинированным методом, добывать урановую руду не только в шахтах, но и открытым способом, в карьерах. Карьер – это пыль при взрывных работах, потому Краснокаменск сразу и был поделен на жилую и промышленную зоны.

Радиация требует знаний и аккуратности

Нас часто пугают рассказами о страшной радиации на урановых рудниках, которая просто мгновенно убивает всех, кто там проработал больше месяца, а потому трудятся там только заключенные, жизни которых государству совершенно не дороги. Знакомо? Заключенные в атомных городах были – но только на общестроительных работах, в шахты и карьеры их не допускали, поскольку слишком высока ответственность всех работ, связанных с добычей и обогащением урана. Радиационная опасность, конечно, есть, но уровень ее бесконечно далек от газетных страшилок. Законы физики никто не отменял, давайте припомним, что говорит наука об урановой руде. Уран, безусловно, радиоактивный элемент – безо всякого внешнего воздействия, самопроизвольно, ядра его атомов время от времени распадаются на части, испуская при это альфа-частицы. Вот только делает это уран не очень охотно – период его полураспада составляет четыре с половиной миллиарда лет, то есть радиоактивный фон есть, но далеко не самый большой. Профессиональные специалисты по нагнетанию радиационных страхов тут же возражают:

«Но ведь мы имеем дело с тысячами тонн урановой руды, при таких ее количествах радиация чрезвычайно высока, потому все рабочие в урановых шахтах и умирают после суток работы!»

Вот только при этих криках стараются заглушить еще один простой факт – урановая руда считается «богатой», если содержание урана в ней составляет от 0,2 до 0,5 процента. На тонну породы – 2 килограмма урана, с тем самым периодом полураспада, вот и вся опасность. Все, что необходимо для того, чтобы ее избежать – соблюдение не самых выдающихся правил радиационной безопасности. Опасна пыль урановой руды – значит, работать можно только в специальных респираторах, только в специальной одежде. Опасен радиоактивный газ радон, скапливающейся в подземных выработках – значит, урановая шахта должна быть оснащена системой вентиляции, которая понизит его концентрацию до безопасных норм. Соблюдать эти нормы приходится самым тщательным образом, о чем подробно могут рассказать старожилы Краснокаменска, ветераны производства с 30-летним стажем.

Краснокаменск, Фото: 25525.ru

В самом городе радиационный фон чуть выше среднего по России, но укладывается во все медицинские нормы, так что горожане со счетчиками Гейгера по улицам, скверам и паркам не разгуливают. Проектировщики города учли даже местную розу ветров – Краснокаменск построен так, что ветер со стороны промышленной зоны уходит в степи, все продумано. Впрочем, без ошибок не обошлось – небольшой рабочий поселок, возникший в первые годы строительства, был построен слишком близко к промышленной зоне. Но это уже дела давно минувших дней – поселок ликвидирован, его обитатели получили новое комфортабельное жилье.

Новая жизнь старого карьера

Самые богатые по содержанию урана руды, да еще и неглубокого залегания были обнаружены на Тулукуйском месторождении, поэтому его и решили разрабатывать карьерным способом. Первую руду карьер Тулукуй выдал на-гора уже в 1970 году, а всего за время его разработки из него «вынули» более 4 миллионов кубометров горной породы. 300 с лишним метров глубины, 120 этажей вниз.

На дне уранового месторождения Тулукуй в Краснокаменске, Фото: svatoff.livejournal.com

На фотографиях видны входы в шахту №6, выработки которых находятся под дном карьера, работы в которых ППГХО планирует возобновить. Их в свое время прекратили из-за проблем с вентиляцией – в зимнее время, при отрицательных температурах, естественная тяга сверху вниз оказалась настолько велика, что обеспечить радиационную безопасность тогда было просто невозможно.

Вход в шахту, Фото: svatoff.livejournal.com

И именно здесь начнутся все работы по проекту, который разработан Росатомом , для которого предназначены инвестиции, о которых говорилось в начале статьи. 13 марта этого года, в день 50-летия ППГХО, здесь начался первый этап проекта – строительство понижающей подстанции, которая обеспечит электроэнергией новую систему вентиляции, насосы для серной кислоты, которая будет использоваться при блочном подземном выщелачивании. Этот метод позволяет значительно удешевить добычу урана, ведь мировые цены на спотовых рынках в последние годы не радуют добывающие организации. В нашей атомной корпорации разработана и действует ПСР (производственная система Росатома) – культура бережливого производства и система совершенствования производственных процессов, целью которой является обеспечение конкурентного преимущества на мировом уровне. Эта формулировка удобна тем, что применима к любым структурным единицам корпорации, хотя на каждой из них ПСР выстраивается индивидуально. На ППГХО ее уже активно внедряют – себестоимость производства за последние годы снизилась уже на 11% при двукратном росте производительности труда, а применение ПСР позволит улучшать эти показатели и в дальнейшем. И это точно получится – структура ППГХО будто для этого и предназначена, так уж ее тут строили те, кто строил объединения и города. Здесь все «свое», в Краснокаменск почти не требуется везти сырье, необходимое для обогащения урановых руд, не нужны и привозные энергетические ресурсы.

Производственное объединение

Давайте посмотрим внимательно на букву «О» в аббревиатуре. Шахта, что урановая, что любая другая – это множество механизмов, инструментов, машин, которые всегда должны быть в полном порядке, поэтому собственный ремонтно-механический завод вовсе не роскошь, и в составе ППГХО он есть. В последние годы РМЗ становится все более современным – линии станков с ЧПУ, автоматические сварочные аппараты, плазменная резка, литейный цех, который теперь уверенно производит высоколегированную сталь и сплавы цветных металлов, лаборатория неразрушающего контроля и дефектоскопии. Такое вот маленькое забайкальское чудо – Краснокаменск отдален от крупных городов, но производства тут оснащены по последнему слову техники.

Но самый главный завод в составе ППГХО – это, конечно, гидрометаллургический завод, ГМЗ. С рудников и карьеров сюда везут куски руды размером до 1 метра, а в большинстве случаев зерна урановых минералов во много раз меньше – от 0,01 до 1 мм. Понятно, что при таком соотношении эти зернышки надежно экранированы пустой породой, поэтому переработка руды начинается с ее измельчения, которое идет в три этапа – крупное и среднее дробление и тонкое измельчение.

Узел додрабливания концентрата на Гидрометаллургическом заводе ПАО «ППГХО», Фото: armz.ru

После того, как куски руды измельчены до размеров 10-20 мм, ее отправляют в барабанные мельницы, внутри которых появляется то самое «гидро» – вода. Тонкое измельчение происходит в водной среде, и полученная пульпа, смесь измельченной руды с водой. Пульпа самотеком вливается в гидравлические классификаторы, откуда то, что не удалось измельчить до необходимых размеров, снова отправляется в мельницу, а часть пульпы, классифицированная как «годная», уходит по конвейеру дальше.

Дробильный цех на Гидрометаллургическом заводе ПАО «ППГХО», Фото: armz.ru

Следующие стадии предварительного обогащения – радиометрическое, гравитационное и флотационное. После них концентрация урана становится значительно выше, но это – только начало, дальше в дело вступает серная кислота с обязательным присутствием оксида марганца. Кислота вымывает уран из пульпы, и полученный раствор после сгущения и фильтрации отправляется на концентрирование при помощи экстракции – праздник химии продолжается и на этом этапе. Описывать подробно ужасы этой стадии мы не будем исключительно из чувства сострадания. Нам кажется, что будет достаточно всего одной фразы, читать которую слабонервным категорически не рекомендовано. Готовы?

«Наибольшее распространение в урановой технологии экстракции получила додецилфософрная кислота, а из нейтральных акилфосфатов и при аффинаже применяется трибутилфосфат, который получают путем замещения в ортофосфорной кислоте всех трех водородов радикалами бутилового спирта»

Вот. Мы предупреждали.

Полученный в результате всего вышеописанных этапов производства химический концентрат урана остается осадить, обезводить, высушить и прокалить, чтобы получить конечную продукцию – желтый кек, или, языком химиков, закись-окись урана.

Задача ГМЗ – обеспечить повышение концентрации урана с исходных долей процента до 60-95% в зависимости от состава руды. Несмотря на красивый, чистый цвет, количество примесей в желтом кеке доходит до 20%, но их удаление происходит уже не на предприятиях ППГХО – это работа для аффинажных заводов АРМЗ. Из этого короткого описания ГМЗ мы видим, что для производства желтого кека необходимы серная кислота и магний. И еще одна «жемчужина» объединения – переоснащенный на новейшее оборудование завод по производству серной кислоты, который обеспечивает производство 180 тысяч тонн этого продукта. Этого достаточно не только для нужд ГМЗ, но и для удовлетворения спроса сторонних организаций. Если что, то на заводе серной кислоты есть «местечко» и для монтажа второй линии такой же мощности.

В 1984 году ППГХО вышло на максимальный в своей истории объем добычи – страна получила 6’000 тонн готовой закиси-окиси урана. Будет ли когда-нибудь повторено такое достижение, покажет время, не будем забывать о том, что тогда основной объем урана требовался не для атомной энергетики, а для производства оружейного урана. Поэтому сейчас вопрос нужно ставить иначе – Росатому нужно «просто» построить столько АЭС по всему миру, чтобы спрос и цены на уран выросли в несколько раз, тогда появится экономический смысл работы с более бедными рудами, которые сегодня зачислены в разряд «забалансовых». Уран в отвалах карьеров и рудников есть, просто его извлечение из породы обходится пока слишком дорого, но наши атомщики двигаются сразу в двух направлениях.

Строятся новые АЭС, в ближайшее время в нескольких странах начнется сооружение центров ядерной науки и технологий, заканчивается разработка «медицинского» реактора «Аргус-М», реализуются проекты исследовательских реакторов – каждый шаг на этом пути немного увеличивает спрос на уран. А на самом ППГХО, как мы уже говорили, продолжается внедрение новых технологий, идет смена парка оборудования, разрабатываются новые методы переработки руды, чтобы снижать и дальше стоимость производства урана.

Геологические методы конверсии

Покровский С.С.

В 1985 году к руководству страны пришли люди с новыми идеями, начались годы «перестройки», которые не прошли и мимо Краснокаменска. Добычу и производство урана эти умные люди приравняли к военному производству, сократив государственный заказ вдвое, до 3’000 тонн. Мало того – от руководства объединения потребовали приступить к конверсии. И только то, что во главе ППГХО стоял Сталь Сергеевич Покровский, уберегло объединение от производства тазиков и мясорубок – он поручил разработку конверсионных направлений работниками геолого-физической службы. Вот тогда и сказалось то, что геологическая служба все предыдущие годы вела разведку всех прилегающих территорий, бережно сохраняя данные не только об урановых рудах, но и о любых других полезных ископаемых.

В начале 80-х годов в 90 км западнее Краснокаменска было открыто месторождение цеолитовых туфов, с объемами этого минерала до 500 млн тонн. С этим минералом многие из нас хорошо знакомы, поскольку сфера его применения необычайно широка. Изучите надписи на упаковке с наполнителем для лотков ваших домашних питомцев – там обязательно найдется туф. Цеолит используют в строительной индустрии – он улучшает качество цемента, цеолит используют в кормах в животноводстве, в сельском хозяйстве для восстановления почв, цеолит нужен в бумажной промышленности, он используется в составе фильтров на АЭС, на нефтеперерабатывающих и химических производствах, для очистки бытовых сточных вод в городских канализациях – в общем, список получается тот еще. В 1986 году к Шивуртуйскому месторождению от Краснокаменска проложили дорогу, построили вахтовый поселок и приступили к разработке. Добыча быстро увеличивалась, но развивалась и «перестройка» – после реформ в животноводстве и в сельском хозяйстве спрос упал, карьер пришлось законсервировать. Но НПО «Цеолит», созданное в те годы, вполне способно возобновить производство – как знать, вдруг цеолитовые фильтры разного назначения, разработанные в лабораториях ППГХО, «впишутся» в программы импортозамещения.

В таком же приостановленном состоянии находится и разработка Бугдаинского месторождения молибдена, открытого читинскими геологами еще в 50-е годы прошлого века. До конца 80-х разработку месторождения своими силами вело местное рудоуправление, но потом стало ясно, что в одиночку им не вытянуть. В 1991 году Вершино-Шахтаминское рудное управление вошло в состав ППГХО, и лаборатории Краснокаменска выяснили, что речь может идти не только о молибдене – в руде были обнаружены вольфрам, цинк, свинец, серебро и золото. Работы на месторождении шли до 1997 года – тогда мировые цены на молибден резко пошли вниз, поэтому транспортировка руды от месторождения до обогатительной фабрики в Краснокаменске «съедала» всю прибыль. Но ничего не забыто и в этом случае – если будут разработаны новые методы переработки руды, работы хватит на всех.

В 1976 году геологи ППГХО открыли Уртуйское месторождение бурого угля – малозольного, с небольшим содержанием серы. Правда, при его добыче имеется «местная специфика» – весь уголь проходит радиационный контроль, и часть его идет не на нужды энергетиков, а в отвалы выработанной урановой породы. Придет время, когда кучно-щелочное выщелачивание поможет извлечь уран и из этих забалансовых ресурсов, не пропадет. А добыча угля, начавшаяся в 1986 году, продолжает расти. Угля хватает и для работы Краснокаменской ТЭЦ и Харанорской ГРЭС, и для потребителей со всего Забайкалья. Мощности Уртуйский разреза можно наращивать и дальше, что позволяет развивать промышленность края и дальше.

В 1992 году Украина прекратила поставки марганцевой руды с Никопольского месторождения, которая, как мы видели, необходима ГМЗ. Нет, тогда дело было не в политике – кто-то что-то на Украине приватизировал, нашел новый рынок сбыта, не более того. Сталь Сергеевич Покровский собрал на совещание геологов, чтобы поставить перед простым фактом – или удастся найти «свои» марганцевые руды, или объединение вынуждено будет прекратить все работы. В 1993 году «заказ» Сталя Сергеевича был уверенно выполнен – было открыто Громовское марганцевое месторождение, разработка которого началась сразу же. Не до раскачки было, объединение не должно было остановиться.

И оно не останавливалось ни на один день даже тогда, когда в начале 90-х государство отказалось закупать уран. Сталь Сергеевич сумел организовать прямые торговые связи с покупателями в Швеции, Финляндии, Франции, США, чем и спас объединение и город. Постепенно были ликвидированы все задолженности по зарплатам, их стали индексировать – объединение и город уцелели, и все его жители прекрасно знают, кому они этим обязаны. Но стоит помнить и о том, что в это же время на рынок вышли и все бывшие советские республики, на территории которых существовали добыча и переработка урановой руды. Опыта в ведении международной торговли не было ни у кого, в результате этой неразберихи цены основательно ушли вниз, поэтому ППХГО удавалось только удерживать уровень, на развитие сил не было. По этой же причине сокращался и объем производства – объединение не могло себе позволить работать с бедными рудами, шла разработка только наиболее богатых по содержанию урана участков. Как знать, может быть именно это и удручало больше всего Сталя Сергеевича – объединение вынуждено было вести работы не комплексно, как это было заведено в предыдущие десятилетия, а только в отдельных, наиболее рентабельных направлениях. Человеку, который с первого дня создавал, проектировал каждый участок огромного предприятия, такая «перестройка» не могла нравиться – не перестройка это была, а борьба за выживание. Производство урана с 3’000 тонн сократилось до 700, приходилось увольнять специалистов – тяжелое, больное было время.

«Находки», сделанные под руководством Покровского, стали основой для второго по значению горнодобывающего предприятия в структуре ППГХО – Уртуйского разрезоуправления. Уголь, марганец, известняк Усть-Борзинского месторождения, карьер с цеолитовым туфом, карьер по добыче строительного камня. Как видите буква «О» в аббревиатуре – очень большая, поэтому ПСР Росатома будет применена не только к добыче и переработке урановой руды, но и всего того, что требуется для обеспечения производства конечного продукта. Новую технику, новые методы можно использовать на каждом из предприятий ППГХО – и Росатом делает это, продолжая год за годом снижать себестоимость урана.

Вот такой он, ППГХО. Руды урановые и марганцевые, уголь, туф, ремонтно-механический и гидрометаллургические заводы, собственное производство серной кислоты, собственная строительная отрасль, свое железнодорожное депо. С того момента, как ППГХО вошло в состав Росатома , все его подразделения поэтапно проходят «переоснастку» – приходит новое, современное оборудование. Краснокаменск сумел нарастить добычу сначала до 2’000 тонн, а теперь уже уверенно справляется с задачей, поставленной Росатомом – 3’000 тонн урана в год. Собственные лаборатории, имеющие тесные связи с Забайкальским университетом, с научно-исследовательскими институтами Росатома дают возможность разрабатывать новые методы добычи и переработки не в «светлом будущем», а прямо сейчас, в режиме «онлайн». Заканчивается разработка методов кучного выщелачивания забалансовых отвалов – если коротко, то при помощи все той же серной кислоты можно извлекать уран из всего, что было извлечено из шахт, благо место для ведения таких работ имеется.

Посмотрите еще раз на фотографии карьера – тут ведь достаточно просторно, не так ли? Тем более, что специалисты ППГХО стали очень внимательно присматриваться и к «стенам» карьера, которые не стали «раздвигать» только по той причине, что содержание урана было слишком низким для имевшихся тогда методов. Но это было тогда, наука и промышленность на месте не стоят, так что у «уснувшего» карьера в ближайшее время начнется новая жизнь. Уран у России будет в том объеме, который необходим для обеспечения всех действующих в стране АЭС. У Росатома есть месторождения в других странах, но «зарубежный» уран уходит на зарубежные же АЭС, а внутри самой России только наш уран.

Город Краснокаменск на год моложе своего градообразующего предприятия, 50 лет он отметит в следующем году. Глядя на то, какими темпами восстановилось, а теперь уже и развивается ППГХО, город решил не отставать – разработана комплексная программа развития, поэтапно и вполне успешно реализуемая. Городские власти поставили перед собой амбициозную цель – победить безработицу, ведь сейчас она достигает просто гигантской цифры в целых полтора процента. Восстанавливается городская инфраструктура, будет расширен городской аэропорт, обновляются больницы, поликлиники, школы. На территории моногорода создана территория опережающего развития, есть планы создания новых предприятий, «не связанных» с ППГХО. Кавычки тут не случайны, потому что разумные люди не будут отказываться от возможностей, которые дает такой многопрофильный гигант. Серная кислота может быть использована не только на основном производстве – она пригодится и для автомобильных аккумуляторов. Запланировано создание животноводческих комплексов и мясокомбината, развитие городского транспорта, связи – безработице можно только посочувствовать, при реализации всех планов она станет отрицательной, городу потребуются новые специалисты.

Конечно, рассказ о Краснокаменске и Приаргунском объединении далеко не полон, в этой статье мы показали только самые общие черты, коснулись только самых важных этапов их общей истории и намеченных планов. Мы еще «не спускались» в сами шахты, «не прошлись» по цехам гидрометаллургического завода, не рассказали, как организована перевозка стратегической продукции. Постараемся успеть до юбилея Краснокаменска!

Вконтакте

Бутугычаг - исправительно-трудовой лагерь, входил в Теньлаг, подразделение ГУЛАГа.

Лагерь существовал в 1937-1956 годах на территории современной Магаданской области. Лагерь известен своими смертельными урановыми и оловянными рудниками. Tак как здесь они добывали олово и уран вручную, без защитных средств. Он являлся одним из немногих лагерей, где после Великой Отечественной войны заключённые добывали уран. В состав Бутугычага входило несколько отдельных лагерных пунктов (ОЛП): «п/я № 14», «Дизельная», «Центральный», «Коцуган», «Сопка», «Вакханка».

В местном фольклоре район известен как Долина Смерти. Это название было дано этому району кочевым племенем, разводившим оленей в этом районе. Двигаясь вдоль реки Детрин, они наткнулись на огромное поле, заполненное человеческими черепами и костями. Вскоре после этого их олени заболели загадочной болезнью, первым симптомом которой была потеря меха на ногах, за которой следовал отказ ходить. Механически это название перешло к бериевскому лагерю 14-го отдела ГУЛАГа.

На 222км Тенькинской трассы на Колыме есть яркий знак предупреждающей об опасности. Да, тут есть радиация. 70 лет назад муравейником трудились тысячи заключенных. Об этом расскажу подробно. В тех местах берут свое начало ручьи «Черт», «Шайтан», «Коцуган» (черт -якут.). Неспроста давалось такое название этим местам.

На сколько все серьезно можно видеть на этой карте-схеме созданной Областной санэпидемстанцией.

Здание электростанции.

Идущий по дороге ручей постепенно превращается в глубокую реку.

Хвостохранилище перемытой породы.

Здание фабрики, как и все сохранившиеся постройки лагерей, выполнено из природного камня.

Огромную территорию ограждал забор колючей проволоки.

Все склоны близлежащих сопок изрыты разведочными траншеями.

Там где проходила дорога на Верхний Бутугычаг теперь течет ручей, в дождливые месяцы превращаясь в полноводную реку.

Развалины обогатительной фабрики.

«ОЛП № I» означало: «Отдельный лагерный пункт № I». ОЛП № 1 Центральный был не просто большим лагерем. Это был лагерь огромный, с населением из заключенных в 25-30 тысяч человек, самый крупный на Бутугычаге»
-Жигулин А.В. «Черные камни»

«Сомнений уже не было - этап собрали на Колыму.
Даже в лагерях Колыма была символом чего-то особенно грозного и гибельного. На побывавших там смотрели как на чудом вырвавшихся из самой преисподней. Таких было так мало, что их прозывали по кличке - Колыма, даже без прибавления имени. И все знали, кто это.»

В изобретательности ГУЛага мы еще раз убедились, когда с пересылки нас повезли на машинах. Обыкновенные открытые трехтонки с высокими бортами послушно выстроились вдоль трассы. Впереди у кабины отгорожена скамеечка для конвоя. А как же нас повезут - навалом? Приказали залезть в машины и выстроиться пятерками лицом к кабине. В каждой машине по десять пятерок. Набито плотно. Отсчитали первые три пятерки и скомандовали:
- Кругом!
Так стоя и поедем?.. Еще команда:
- Садиться!
С первого захода не получилось.
- Встать! Разом, разом надо садиться! Ну, сели!
Уселись, можно сказать, друг у друга на коленях, а те, что непосредственно лицом к лицу, образовали коленями между ног надежный замок, как у сруба. Мы все превратились в живые бревна. Кто и захотел бы подняться - не вскочишь, ноги даже не вытянешь. Вскоре почувствовали, как ноги стали затекать…
Горчаков Г. Н. Л- I -105: Воспоминания

Бутугычаг. Центральный лагпункт. Вот куда мы попали.
Не сразу прониклись мы угрюмостью тех мест - небольших долин, окруженных сопками, сопками, сопками без конца…
Помогая друг другу вылезти из машин, постепенно ощущая, что ноги наши все-таки живые, - мы и такой воле рады были. Тому современному читателю, которому хочется, сидя в мягком кресле, читать про то, как урки пиками выкалывали нам глаза, гвозди вбивали в ухо или как конвоиры устраивали на нас охоту, я бы посоветовал - подняться, вытянуть руки вверх и продержать их так минут хотя бы десять, не опуская. Вот после этого я могу продолжать для него свой рассказ.

Рудник, на который мы попали, принадлежал Тенькинскому горнопромышленному управлению. Вся Колыма делилась на пять районных ГПУ. Тенька находилась в стороне от главной трассы. Доезжаем до поселка Палатка на семьдесят первом километре трассы и сворачиваем влево. На сто восемьдесят первом километре от Магадана районный центр - поселок Усть-Омчуг, и от него еще северней километров пятьдесят - вот тут и будет Бутугычагское отделение Берлага.
Горчаков Г. Н. Л- I -105: Воспоминания

Колонну прибывших выстроили в зоне и с приветственной речью обратился нарядчик Бобровицкий, из каторжан. Это был блондин, с тонкими, злыми чертами лица, одетый в необычную лагерную телогрейку: повсюду пущены строчки, пришиты воротник и накладные карманы, все края окантованы кожей - это придавало телогрейке щегольской вид. Меня потом удивляло, что такие телогрейки носила вся Москва… На спине телогрейки пришит номер. Все зеки здесь носили номера.
Местные названия «Бутугычаг», «Коцуган», в переводе звучащие примерно как «Чертова долина», «Долина смерти»; прямые названия участков: Бес, Шайтан - сами по себе говорят, что это за места…
Горчаков Г. Н. Л- I -105: Воспоминания

БУР… Барак усиленного режима. Большая сложенная из дикого камня тюрьма в лагере.
Я описываю тюрьму (ее еще называли «хитрый домик») на главном лагпункте Бутугычага - Центральном. В БУРе было множество камер - и больших, и малых (одиночек) - и с цементными, и с деревянными полами. В коридоре - решетчатые перегородки, и двери камер были либо решетчатыми, либо глухими стальными.
БУР стоял в самом углу большой зоны, под вышкой с прожекторами и пулеметом. Население БУРа было разнообразным. В основном - отказчики от работы, а также нарушители лагерного режима. Нарушения тоже были разные - от хранения самодельных игральных карт до убийства.»

«Когда мороз не превышал 40 градусов, нас направляли в бригаду № 401. Такой номер имела бригада БУРа. Это были люди, отказывающиеся от работы в шахте. Не хотите работать под землей в тепле - пожалуйста, работайте на свежем воздухе. Нас - человек 15-20 выводили из зоны на место работы в конце развода. Место работы было видно издалека - склон противоположной поселку сопки. Все Бутугычагекие сопки, кроме некоторых скал, были по существу огромными горами, словно наваленными из гранитных разной формы и величины камней. Было два поста солдат: один внизу по склону, другой - вверху, метрах в ста.

Сущность работы заключалась в следующем: в переноске крупных камней. Снизу вверх. Работа была очень тяжелая - с большими камнями в руках, в потертых ватных рукавицах по обледенелым таким же камням надо было идти вверх. Мерзли руки и ноги, щеки жег морозный ветер. За день бригада № 401 перетаскивала вверх большую груду, пирамиду камней. Солдаты на обоих постах, естественно, грелись у смолистых костров. На следующий день работа шла в обратном порядке. Верхнюю кучу-пирамиду переносили вниз. А это нисколько не легче. Так в двадцатом веке оживала, реально воплощалась легенда о сизифовом труде.
Месяца за два такой работы мы жестоко обмораживались, слабели и …просились в шахту.»
-Жигулин А.В. «Урановая удочка»

Известно, что одну из решеток изъяли в местный краеведческий музей.

По всей видимости, самое теплое место БУРа, с двойной крышей и большой печью. Нары в караульном помещении отдыхающей смены.

С момента своей организации в 1937 году рудник «Бутугычаг» входил в состав ЮГПУ – Южного горнопромышленного управления и сначала являлся оловодобывающим рудником.
в феврале 1948 года на руднике «Бутугычаг» организовали лаготделение № 4 особого лагеря № 5 – Берлага «Берегового лагеря». Тогда же здесь начали добывать урановую руду. В связи с этим на базе уранового месторождения был организован комбинат № 1.

На «Бутугычаге» стал строиться гидрометаллургический завод мощностью 100 тонн урановой руды в сутки. На 1 января 1952 года численность работающих в Первом Управлении Дальстроя выросла до 14790 человек. Это было максимальное количество занятых на строительстве и горнопроходческих работах в данном управлении. Потом также начался спад в добыче урановой руды и к началу 1953 года в нем насчитывалось только 6130 человек. В 1954 году обеспеченность рабочими кадрами основных предприятий Первого Управления Дальстроя еще более упала и составила на «Бутугычаге» всего 840 человек. (Козлов А. Г. Дальстрой и Севвостлаг НКВД СССР… - Ч. 1… - С. 206.)

Тут же брусья. Их можно встретить возле казармы охраны в любом лагере Колымы.

Эта гора обуви служит визитной карточкой Бутугычага. Возможно она появилась из разрушенного здания склада. Подобные кучи есть на месте других лагерей.

В одной из камер на стене нацарапана эта табличка, возможно кому-то служила календарем.

Лагерь «Сопка» был, несомненно, самым страшным по метеорологическим условиям. Кроме того, там не было воды. И вода туда доставлялась, как многие грузы, по бремсбергу и узкоколейке, а зимой добывалась из снега. Но там и снега-то почти не было, его сдувало ветром. Этапы на «Сопку» следовали пешеходной дорогой по распадку и - выше - по людской тропе. Это был очень тяжелый подъем. Касситерит с рудника «Горняк» везли в вагонетках по узкоколейке, затем перегружали на платформы бремсберга. Этапы с «Сопки» были чрезвычайно редки.

ОЛП Центральный сегодня…

Фото 1950г.

Дадим стране угля, хоть мелкого, но до х…я! А «уголь» был разный - и чистый гранит (пустая порода), и руда самая разнообразная. Мы катали с Володей гранит в 23-ем квершлаге на 6-ом горизонте. Квершлаг били перпендикулярно предполагаемой девятой жиле. Однажды, разгазируя после взрыва забой, я увидел, кроме гранитных камней, что-то иное - серебристые тяжелые камни кристаллического типа. Явно металл! Добежал до телефона у клети и радостно позвонил в контору. Горный мастер пришел быстро. Грустно подержал в руках серебристые камни, по-черному выругался и сказал:
- Это не металл!
- А что же это, гражданин начальник?
- Это говно - серебро! Соберите образцы в мешок и отнесите в контору. Запомните: 23-й квершлаг, пикет 6-ой.
Если серебро- говно, то что же мы добывали? Вероятно, что-то очень важное, стратегическое.
А.В. Жигулин.

На «Сопке» ничего, кроме камня, - никакой растительности, ни кедрового стланика, который порою высоко забирается, ни даже лишайника - одни гольцы. Нигде земляной дорожки не обнаружишь. Без подъема или уклона десяти шагов не пройдешь. С пятачок ровного места во всем лагере нет. Да гулять, собственно, когда… С работы - на ужин, а потом - каменные мешки еще на запоры закрывают. По лагерю гуляет только ветер собачий. Дует беспрестанно, вся разница, что другим боком повернется, - ведь высота ничем не защищена…

Снаружи стены барака каменные. Камень темный, тяжелый, мрачный. Внутри - тоже такие, никакой штукатурки, никакой побелки. В секции вдоль стен нары двойные, посредине печка железная. Дров почти не было. Хорошо, резину старую раздобудут, печку до утра кормят, ну а смрад… так к нему привыкнуть можно. А то утром проснешься - вода в кружке синим кружочком затянулась - замерзла. Кому повезет в секцию над санчастью попасть - там тепло, труба проходит. Вот только духота донимает, и клопы со всей округи, видимо, собираются. Окон не было - круглосуточно горели лишь лампочки. В промышленных районах Колымы повсюду высоковольтки, так что электроэнергии - не в сильный накал - но хватало.

Над Центральным высоко вверх вздымалась конусовидная, но округлая, не острая и не скалистая сопка. На крутом (45-50 градусов) ее склоне был устроен бремсберг, рельсовая дорога, по которой вверх и вниз двигались две колесные платформы. Их тянули тросы, вращаемые сильной лебедкой, установленной и укрепленной на специально вырубленной в граните площадке.

Площадка эта находилась примерно в трех четвертях расстояния от подножия до вершины. Бремсберг был построен в середине 30-х годов. Он, несомненно, и сейчас может служить ориентиром для путешественника, даже если рельсы сняты, ибо подошва, на которой укреплялись шпалы бремсберга, представляла собой неглубокую, но все же заметную выемку на склоне сопки. Назовем эту сопку для простоты сопкой Бремсберга, хотя на геологических планах она имеет, вероятно, иное название или номер.

Чтобы с Центрального увидеть весь бремсберг и вершину сопки, надо было высоко задирать голову. С Дизельной наблюдать было удобнее («большое видится на расстояние»). От верхней площадки бремсберга горизонтальной ниточкой по склону сопки, длинной, примыкающей к сопке Бремсберга, шла вправо узкоколейная дорога к лагерю «Сопка» и его предприятию «Горняк». Якутское название места, где был расположен лагерь и рудник «Горняк»,- Шайтан. Это было наиболее «древнее» и самое высокое над уровнем моря горное предприятие Бутугычага.

Охрана быстро набирала в весе, жирела. Неподвижный образ жизни на свежем воздухе изобилие ленд-лизовской тушенки делали свое дело.

«Кресло» возле домика охраны.

Барак делился на две половины, в каждой по четыре жилых секции - как камеры; посредине, куда с улицы вели ступени, нечто вроде вестибюля, в котором застекленная будка для дежурного надзирателя и помещение для двух огромных деревянных бочек-параш, опущенных в помост.

Лагерь «Сопка», можно сказать, не имел зоны - все было так скученно… Шмыгнуть в столовую, шмыгнуть в санчасть - разгуляться негде. Были только проходы.

Воды в лагере никакой - ни водопроводной, ни колодезной. Даже грязи никогда не бывает: если дождь или снег тает - все моментально уходит под гору. Основной источник воды - топят снег. На кухню носит бригада водоносов. Бригада немногочисленная, потому что акцептов на нее не дают, и она натаскивает только на самые-самые нужды. По слабосилке я какое-то время поработал в этой бригаде.

По двое, с бочками на плечах, ведер на шесть-восемь, мы куда-то долго шли, спускались, поднимались, перетаскавались через огромные валуны, проползали сквозь низкие туннели, скользили по узким, обледенелым тропинкам теснины… Обходили по периметру открывшуюся вдруг страшную пропасть - шагни, и конец мучениям… (Но никогда и мысли об этом не было. Никогда я не слышал ни обходном случае самоубийства). Наконец, достигали источника, пробивающегося под сводом пещеры.

Бочки для воды тоже, верно, делал кто-то из породы того цыгана, который дружил с медведем и норовил весь лес опутать и вырвать с корнями или весь колодец выкопать, а не тащить шкуру воды. Ну, а мне - куда дружить с медведем! Я бы скорей попросился в компанию к мальчику-с-пальчику…
Можно было б и не доливать до верха, но злился напарник:
- Заругают! - боится он.
А главное, тревожит его - за недолив повар добавки не даст.
Под пригибающей тяжестью плечо горит. Одно желание - сбросить проклятую… Ноги дрожат, заплетаются, очки запотевают, замерзают, и идешь как вслепую…
Нет, не надо и лишней баланды… Недели через две сбежал я оттуда.

Голод человека трудиться заставляет, а здесь наоборот - труд голодным его делает. Прокоротаешь вечер за рукавицами допоздна, ляжешь на свои скорбные нары, голову бушлатом обернешь, чтобы своим паром согреваться, ватные брюки на себе приспустишь немного, чтобы и ступням теплее было, и впадаешь в недолгое забытье…

Окна из стеклянных банок.

Параши надо было относить в дальний угол и там выливать с обрывающегося склона. Идти приходилось спотыкаясь по неровному, и пусть на секунду, но твое плечо оказывалось выше других - вся громадная тяжесть ноши давила на тебя одного…
Можно представить, как носчики между собой цеплялись, какими проклятиями осыпали их попадавшиеся по пути…

Устроители этих параш, видно, руководствовались исправительным кодексом, где было сказано: «…не должно иметь целью причинение физических страданий и унижения человеческого достоинства».
Все лето бригады, помимо работы, таскали дрова. Ночные смены - после, а дневные до работы спускались вниз, где лежали завезенные бревна; каждый выбирал по бревешку и на собственном горбу пер его по всей крутизне прямо в лагерь. Если баланы казались жидковатыми, то тебя возвращали за другими- дрова служили пропуском в лагерь.

Останки столовой и пекарни.

Ясли-качели в вольной части.

Вольная часть вплотную находилась с зоной.

Рубильник на стене БУРа сделанный из подручных материалов.

Дрова служили пропуском в лагерь. Или другая картина: усталая бригада возвращается в зону, как вдруг дорогу перегораживает седой, с заросшим щетиной лицом лагерный староста Кифаренко, из каторжан, - значит, на бремсберге доставили продукты для лагеря: тяжелые мешки, ящики, бочки.
Хотя Кифаренко на вид лет под шестьдесят, но дуб он очень крепкий, и рука у него, все знают, тяжелая. У него всегда такое хмурое, свирепое выражение, что ни один бригадир против слова не скажет. Кифаренко боятся все.
Бригада покорно поворачивает и идет в сторону бремсберга.

В штрафную бригаду (БУР - бригада усиленного режима) меня взяли после работы. Камера находилась внизу двухэтажного корпуса, врезаясь в скалу. Первый засов висел на наружной двери здания, за ней шел небольшой коридорчик и вторая железная дверь на засове. Крепость! Двойные нары, железная печка, бадья-параша. В ту пору то была единственная бригада, где большинство составляли русские, в основном уголовники-рецидивисты. Уголовником был и бригадир Костя Бычков, крупный мужик лет под тридцать. Людей в бригаде было немного, человек семь.

Я стал умываться. Вытащил чудом сохранившееся вышитое полотенце, присланное из дома.
- Красивое, - заметил Бычков.
- Нравится? Возьми, - протянул я.
Все равно отберут. Бычков показал мне место на верхних нарах, недалеко от себя. На том блат и закончился. Штрафная (так буду называть для краткости) переживала трудную пору. На работу и с работы ходили под конвоем, иногда в наручниках (в остальных бригадах постепенно вводилось общее оцепление). В столовую не пускали - бандиты отбирали у каторжан еду, врывались в хлеборезку. Дежурные приносили пищу к нам в камеру. А на одной пайке долго не протянешь. Кое-кто из уголовников решил: если в штрафной останется человек пять, ее расформируют. Началась охота за людьми: одному на голову свалился камень, другого на выходе из штольни в темноте ударили ломом…

Бычков и те с ним, кто поумней, понимали: это не выход. Штрафная сохранится, если в ней останутся даже два человека. Она нужна для страха. И в самом аду должен быть котел, в котором смола чернее и горячей. Значит, выход один: надо работать. И превратить свои неудобства - в преимущества. Не пускают в столовую? Запугать поваров, чтобы в камеру приносили больше баланды и каши. Есть печь - значит, можно достать и дров, веток, и в камере всегда будет тепло. И еще одно - отдых и сон. Над головой у нас топот ног - бегут в столовую на вечернюю поверку, а мы уже давно спим и видим сны.
Так и вышло. Всеобщее пугало - режимная бригада помогла многим, среди них и мне, выжить. Хотя она и убивала, как в дни голодовки, о которых еще расскажу.

Тот самый БУР.

Крышка от железной бочки послужила материалом изготовления формы для выпечки хлеба.

В ту пору на Нижнем Бутугычаге горных разработок не было (имелись лишь дизельная, гараж, подсобные предприятия), на Среднем они лишь развертывались (штольня, поиск каких-то «секретных элементов»). Основное горное производство сосредоточилось на Верхнем Бутугычаге - на «Горняке». Там в штольнях и разрезах добывался кассетерит - «оловянный камень» - руда олова.
Разработка жил велась в открытых разрезах и штольнях. Бурение - взрыв - уборка породы и очистка забоя - и новый цикл. Мы, горные бригады, грузили породу в вагонетки и отправляли на обогатительные фабрики «Кармен» (женская) и «Шайтан». Там порода дробилась и промывалась.

«Горняк» убивал своим климатом. Представьте украинцев, привыкших к довольно теплому климату, и бросьте их в морозы, доходящие до 60 градусов, в беспощадные северные ветра, выдувающие последние остатки тепла из ватной одежонки. К тому же ее в первый год невозможно было просушить - украдут! Попробуй, найди потом портянки или рукавицы. Да их и искать никто не будет. А в мокрых чунях или портянках - верное обморожение, сгниешь заживо. Холод донимал и в камерах. Иван Голубев, простая русская душа, как-то уже в годы, когда на каторге смягчился режим, признался: «Впервые нынче отогрелся. А то, веришь, не мог ни кувалдой, ни баландой отогреться, дрожал весь».

Верно, изыскатели, проходившие здесь, были мрачные парни - они назвали обогатительную фабрику «Шайтан», речушки - Бес и Коцуган, что по-якутски тоже означает «черт». Даже ключ у подножия сопки наименовали далеко не эстетично - Сопливый.

А вот по долине по эту сторону сопки проходили, видно, романтики. Речушку, на которой стала обогатительная фабрика, назвали Кармен, лагерный женский пункт - «Вакханка» (не шибко грамотные каторжане называли ее для себя понятнее - Локханка), а саму долину - долиной Хозе.

Так мы разговаривали. Тут же крутился один шустрый мужичонка. Он спросил: «А где тут море? А материк - Якутия?» Я показал и еще подумал: «Какой любознательный!» Об этом «любознательном» вспомнил много позже в штрафной бригаде, когда размышлял - за что я попал сюда? Оказалось - «склонный к побегам». А заложил - вот тот шустрый мужичонка, любитель географии.

В ту зиму, как мы трое прибыли на Бутугычаг, на Сопке мерли каждый день. Мертвецов проволокой или веревкой цепляли за ноги и тащили по дороге. Кладбище было расположено за лагпунктом «Средний Бутугычаг», недалеко от аммонального склада. Удобно - не надо далеко носить взрывчатку. Сухие скелеты, обтянутые кожей, хоронили на «аммоналовке» голыми, в общей яме, сделанной взрывом. В нижнем белье и в ящиках с колышком стали хоронить уже много позже.

Гибли не только «доходяги». Вспоминается Олег, бывший, по его словам, в свое время чемпионом по боксу среди юношей в Киеве. Можно представить, как он был сложён, если и сейчас выглядел неплохо. Сломленный морально, чувствуя, как уходят силы, Олег вознамерился любой ценой попасть вниз, в стационар. Отлежаться, отдохнуть. Иные ели для того мыло, грызли снег и лед, чтобы опухло горло, делали другие мостырки.

Олег работал в соседней штольне откатчиком. Он лег на рельсы возле вагонетки, сказав, что нет сил двигаться. Его пытались поднять пинками и прикладами - бесполезно. Тогда, избив, вынесли и бросили в ледяную лужу у устья штольни. С карниза капали и лились струйки тающего снега и воды. Олег продолжал упорно лежать - полчаса, час. Он добился своего - ночью поднялась температура, и его свезли в больницу. Там он и умер от воспаления легких. «Перестарался, переиграл», - сказал со вздохом его приятель.

«Горняк» убивал тяжелейшей, изнуряющей душу и тело работой, вагонеткой и лопатой, кайлом и кувалдой. Ночи не хватало, чтоб отдохнули кости и мышцы. Кажется, только заснул - и слышатся удары о рельс и крики: «Подъем!». Убивал вечным недоеданием, когда кажется, что начинаешь есть себя, свои потроха, отощавшие мышцы.

«Горняк» убивал цингой и болезнями, разреженным воздухом. Говорили, что не хватает всего нескольких десятков метров высоты, чтобы вольнонаемным дополнительно к северным надбавкам платили еще высотные. Наконец, «Горняк» убивал побоями - прикладом винтовки, палкой надзирателя, лопатой и кайлом бригадира (иной бригадир уже не бил сам, заимев подручных - «спиногрызов» или «собак»).

Пронесся слух: готовится этап на «Горняк». Завтра комиссовка. О «Горняке» говорили со страхом и ужасом. Не только те, кто уже побывал на нем, но и те, кому еще предстоит испить сию горькую чашу. Неведомое всегда страшнее. Вечером я увидел странную картину. Трое земляков, спуская кальсоны, по очереди осматривали друг у друга задницы (простите, как приличнее - зады?). Слышалось то ободрительное: «Ще отдохнешь!», то со вздохом: «Пожалуй, на Сопку».

Назавтра утром я увидел вчерашнее в большем масштабе. Держа за пояс кальсоны, каторжанская очередь медленно двигалась вперед. Представ перед столом медицинской комиссии, поворачивались и обнажали задницы. По ним местные эскулапы определяли, кто чего стоит: «Гор.» или «стац.», в зависимости от того, насколько сини и тощи задницы. Так что от врачей требовался определенный навык, а если хотите, то и искусство диагностики. В институтах того не проходили.

Прошло еще недели две. Настал черед и мне показывать свой зад. Видно, он показался эскулапам достойным «Горняка», и я загремел в этап. Шли все вверх и вверх «по долине без ягеля», а потом и совсем круто - на сопку. Лагерь представлял из себя два больших двухэтажных здания, где нижний уходил в сопку, затем столовая, вышки… До конца рассмотреть не успел, так как получил сильный удар и свалился на камни. Над собой услышал: «Что головой крутишь? Бежать собрался?».

Оказывается, надзиратели и конвой здесь отрабатывали удар ребром ладони по шее. Надо было бить так, чтобы у каторжника сразу отбивало памороки и он валился наземь. К тому же на мне была совсем новая одежда, и надо было сразу дать понять новобранцу, куда он попал. Не к теще на блины. Казалось, надзиратели и охрана, все начальство люто ненавидят клейменных номерами людей. Били без повода, чем попало, сбивали с ног и пинали, хвалясь друг перед другом - мы патриоты! Вот только почему-то не рвались на фронт.

Но вот другой случай. В штрафной бригаде я познакомился с Уразбековым. Он был смугл и темноглаз, откуда-то из Средней Азии или с Кавказа. По-русски говорил хорошо, был начитан. Возможно, партийный или научный работник.

Не могу так жить! Не хочу превращаться в скота. Лучше наложить на себя руки, - как-то вырвалось у него.

Как? У нас нет веревки на штаны, не то, что повеситься.

Вот и я думаю: как?

У тебя есть близкие? - спросил я.

Мать. И еще жена, дети, если не забыли. Лучше бы забыли. Но все равно спасибо им за все на свете. Голос Уразбекова потеплел.

Ну вот, видишь. Надо жить. Сказать тебе одну мысль? Загадывать на год глупо. Но на месяц можно, пусть на день. Утром скажи себе: хватит у меня сил дожить до обеда? Дожил - и ставишь новую цель: дожить до вечера. А там - ужин, ночь, отдых, сон. И так - от этапа к этапу, ото дня ко дню.

Любопытная теория! - задумался Уразбеков. - В ней что-то есть.

Конечно, есть! Ты же не ставишь перед собой масштабную цель: допустим, пережить зиму. А вполне реальный рубеж - три-четыре часа. А там день и еще день! Надо только собраться.

Заманчиво! Такое может прийти в башку только бывшему смертнику.

Все мы смертники в отпуску. Попробуй! Прошло недели две. В тот день я не был на работе - зашиб руку. В полдень дневальный Шубин, отнеся бригаде обед, сообщил:

Уразбекова застрелили!

Поднялся на борт ущелья, шагнул за дощечку «Запретная зона», сказал: «Ну, я пошел, боец!» Тот вскинул винтовку: «Куда? Назад! Стой!» А Уразбеков идет. Ну, боец и выстрелил. Сперва вроде в воздух, а потом в него. А может, и наоборот.

Вздохнули: неплохой был парень. Безвредный. А вот боец за бдительность отпуск получит. И спирт.

На «Горняке» понадобилось восстановить заброшенную штольню. Устье ее и рельсовый путь были завалены обвалившейся породой - крупными глыбами и камнями. Механизмы из-за крутых подъемов и спусков подвезти к штольне не могли. Одна бригада, другая пробовали расчищать вручную - не хватило сноровки. Что делать? Горел план. Тогда наш бессменный надзиратель предложил горному начальству: «Попробуем моих бандитов, а?» Так нас запросто называли - не оскорбляя, а будто это само собой разумеется. Начальство засомневалось, потом махнуло рукой: «Давай».

Утром нас привели к штольне, расставили оцепление. Спросили:
- Ну, как, откроете штольню?
- Попробуем. Только охрану подальше уберите. И так насмотрелись. И еще одно условие: как расчистим завалы - так и пойдем в лагерь. Не дожидаясь конца смены.
- Лады.
Ох и вкалывали же мы в этот день! Даже сам Костя Бычков и его подручные Михайлов и Уркалыга не утерпели и брались за самые крупные глыбы. Их сталкивали с круч дрынами и ломами, разбивали кувалдами, грузили в вагонетки с помощью «живого крана». Последний был нашей выдумкой. Один или двое вставали на колени, и им на спины укладывался камень-негабарит. Затем людям, ухватив за руки и плечи, помогали встать и общими усилиями заваливали камень в вагонетку. Вот так!
Безудержный азарт овладел всеми. Было в том что-то буслаевское, раскрепощенное. Куда-то в сторону ушла каторга.

Все! Мы закончили расчистку на два часа раньше, чем прозвучит удар о рельс, возвещающий конец работы. Нагрузили пару вагонеток породы и выгрузили в отвал. Пробный рейс - в знак того, что штольня распечатана, готова к действию. Нам пообещали премию - по полбуханки хлеба на человека и пачка махорки. В лагерь мы не пошли. Попросили, чтобы хлеб и махорку принесли сюда. Потом стояли и курили, глядя вниз. С площадки открывался широкий обзор - лагерь, бремсберг и фабрика «Шайтан», долина к Среднему Бутугычагу. Два часа свободы!
Даже черт не нашел бы места лучше для каторги, чем Сопка. Безжизненно голые вершины, как на Луне. Жесточайшие морозы и ветер выжигали все живое - травы и людей. Деревья, даже кустарник, здесь не росли.

Мало чем отличался карьер Бутугычага от медного карьера КАРЛАГа. Муравейник из людей, так часто его описывали в воспоминаниях.

Мех. цех. Как будто, только вчера ушли рабочие, оставив инструмент.

Природные скалы усугубляют весь трагизм сдешних мест, безмолвные свидетели былых времен.

Ну и конечно же брусья.

(Visited 980 times, 1 visits today)

По добыче урана Российская Федерация находится на пятом месте среди прочих стран мира. Самые известные и мощные месторождения - Хиагдинское, Количканское, Источное, Кореткондинское, Намарусское, Добрынское (республика Бурятия), Аргунское, Жерловое (Читинская область). В Читинской области производится добыча 93% от всего добываемого российского урана (в основном карьерным и шахтным способами). Немного по-другому обстоит дело с месторождениями в Бурятии и Кургане. Урановая руда в России в этих регионах залегает таким образом, что позволяет добывать сырье методом выщелачивания.

Всего в России прогнозируются залежи в 830 тонн урана, подтвержденных запасов имеется около 615 тонн. Это еще месторождения в Якутии, Карелии и других регионах. Поскольку уран является стратегическим мировым сырьем, цифры могут быть неточными, так как многие данные являются засекреченными, доступ к ним имеет только определенная категория людей.

Способы добычи урановой руды

Как и в любом горнодобывающем деле, существует определенная технология и способы по извлечению урана из породы. Все зависит еще и от того, какой именно изотоп находится в пласте литосферы. Добыча урановой руды осуществляется тремя способами.

Существует шахтный, карьерный и выщелачивающий способ добычи. Применение каждого из них зависит от состава изотопов и глубины залегания породы. Карьерная добыча урановой руды возможна при неглубоком залегании. Риск облучения минимальный. Нет проблем с техникой - широко применяются бульдозеры, погрузчики, самосвалы.

Шахтная добыча - более сложная. Этот способ применяется при залегании элемента на глубине до 2 километров и экономической рентабельности. Порода должна содержать высокую концентрацию урана, для того чтобы добывать ее было целесообразно. В штольне обеспечивают максимальную безопасность, это связано с тем, как добывают урановую руду под землей. Рабочие обеспечиваются спецодеждой, режим работы -строго лимитированный. Шахты оборудуются лифтами, усиленной вентиляцией.

Выщелачивание - третий способ - наиболее чистый с экологической точки зрения и безопасности сотрудников добывающего предприятия. Через систему пробуренных скважин закачивается специальный химический раствор. Он растворяется в пласте и насыщается урановыми соединениями. Затем раствор выкачивается и отправляется на обрабатывающие предприятия. Этот метод более прогрессивный, он позволяет уменьшить экономические затраты, хотя для его применения есть целый ряд ограничений.